пятница, 26 ноября 2010 г.

Сергей Иванович Зверев. Грузия, дорога на Тбилиси, 17 ноября 2007 года

Сергей Иванович Зверев. Грузия, дорога на Тбилиси, 17 ноября 2007 года

Мамедов остановил машину на автостоянке на пути в Тбилиси, в десяти километрах от санатория, и стал наблюдать за дорогой. По дороге одна за другой с воем сирен проносились полицейские машины. Вскоре за ними проехали два бронетранспортера грузинской армии и несколько военных грузовиков. Затем – еще полицейские, военные, пожарные и санитарные машины.

Вскоре мимо Мамедова один за другим промчались пять автомобилей с мигалками и спецномерами, однако авто Ганидзе среди них не было. Затем – армейский джип «Хаммер», а за ним лимузин с дипломатическими номерами.

«Американские советники появились, – усмехнулся Мамедов. – Ну, пусть полюбуются, что вышло из их затеи».

Было непонятно, почему не приехал Ганидзе. Раз он курировал операцию с грузинской стороны, то просто обязан был прибыть в санаторий. «Скорее всего, он приехал не на своей машине», – решил Мамедов.

Через какое-то время обратно в Тбилиси проследовали сначала фургончики «Скорой помощи», затем потянулись полицейские. Когда мимо промелькнули «мигалки», Мамедов завел свой «Опель» и поехал следом. Ему придется рискнуть, но он не видел другого выхода.

В Тбилиси машины разделились. Две свернули к министерству обороны, две – к МВД, а последняя ехала к резиденции президента. Мамедов решил, что Ганидзе находится в ней.

Обогнав машину, он подрезал ее, ударив по крылу, и затормозил. Остановился и водитель «БМВ».

– Куда прешь, урод?! – заорал вышедшему Мамедову водитель, выскочив из своей машины.

Не говоря ни слова, Руслан вырубил его мощным ударом в челюсть и толкнул обратно на сиденье. Резко открыв заднюю дверь, он прыгнул внутрь салона, где сидел мужчина в штатском, испуганно глядя на него. Он вдруг сунул руку в карман, пытаясь достать оружие, но Мамедов перехватил ее, одновременно несильно ударив ребром ладони в горло, пресекая попытки дальнейшего сопротивления.

Быстро ощупав карманы пиджака, капитан достал удостоверение.

– Полковник Ираклий Зугадзе, служба безопасности президента, – прочитал он.

Тем временем Зугадзе немного отошел от удара, в его взгляде появилась осмысленность. Мамедов ткнул ему в подбородок его же собственный пистолет.

– Где Светлана Журавлева? – резко спросил он.

– К-какая Журавлева? – заплетающимся от страха языком спросил Зугадзе.

– Не прикидывайся дураком, ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. – Мамедов еще сильнее нажал стволом пистолета. – Сотрудница российского посольства, которую вы похитили.

Зугадзе немного помолчал, видимо, что-то вспоминая.

– Мы не трогали ее, – промямлил он. – Это, наверно, Ганидзе.

– Вы же из одного ведомства, – с нажимом произнес Мамедов. – Где он? Почему не приехал в санаторий?

– Его отстранили. После провала операции, когда стало известно, что русские все знают. Наверное, он решил действовать на свой страх и риск, – торопливо выпалил Зугадзе.

Мамедов задумался. Это было похоже на правду. Похищение дипломатического работника было бы непростительной глупостью со стороны официальных властей, а вот обиженный силовик вполне мог пойти на такое. Таким способом Ганидзе убивал сразу двух зайцев, одновременно мстя русским и подставляя свое бывшее руководство.

Мамедов вспомнил, где жил Ганидзе. Неблизко. Но пока не было пробок, он сможет быстро туда доехать.

– Спасибо за информацию, – произнес он и вырубил Зугадзе одним коротким ударом. Затем сел на водительское сиденье, передвинув водителя, и перегнал машину в ближайший двор, чтобы она не привлекала особого внимания. В этот ранний час на улицах почти не было прохожих, так что его действия не привлекли к себе лишнего внимания.

Руслан прошел к своему «Опелю», прикидывая маршрут, по которому следовало ехать. Надо было посетить этого полковника Ганидзе.


Сергей Иванович Зверев. Грузия, дорога на Тбилиси, 17 ноября 2007 года


среда, 24 ноября 2010 г.

Дональд Уэстлейк / Глава 30

Дональд Уэстлейк / Глава 30

— По-моему, этот бок у меня обгорел, — сказала Пэт, переворачиваясь на подстилке и выставляя на солнце живот. Лежавший рядом с ней Грофилд потянулся, поймал себя на том, что едва не заснул, и сел.

— Окунусь-ка я еще разок, — сказал он. — Пойдешь со мной? — Нет, спасибо. Мне лень. Лучше полежу и пожарюсь на солнышке.

— Как знаешь.

Они были на Лукильо, длинном плоском пляже в форме полумесяца, в тридцати милях к востоку от Сан-Хуана. От пляжа вглубь острова простирался парк, в котором росли редкие высокие пальмы и размещались размеченные автостоянки. Вероятно, народу сегодня было много, но благодаря длине пляжа ощущения людской толчеи и тесноты не возникало.

Грофилд зашагал к воде. Справа тянулась небольшая коса, которая защищала широкую мелководную бухту от океанских волн, поэтому сверкающая на солнце поверхность воды была подернута лишь легкой рябью. В самом Сан-Хуане, на гостиничных пляжах, волны так и обрушивались на берег, и это было даже небезопасно, но здешняя вода была смирной и ласковой.

И освежающей. Грофилд нырнул. Хотя в разбитом носу еще свербило от соленой воды, он чувствовал себя гораздо лучше, чем два дня назад, когда получил оплеуху от Данамато. Грофилд заплывал далеко, потом возвращался, опять удалялся от берега и снова приближался к нему. Какое-то время он просто лежала на воде, потом поплавал еще немного, вылез на берег и лениво поплелся к Пэт, которая опять перевернулась и лежала ничком на одеяле. Она больше загорала, в то время как Грофилд отдавал предпочтение купанию, поэтому и загар у Пэт был гораздо ровнее и лучше, чем у него.

Грофилд улегся рядом с Пэт и заворочался на одеяле, чтобы малость обсушиться. Наконец он утихомирился, лег на живот, приподнялся на локтях и взглянул на часы, валявшиеся на уголке одеяла.

— Три пополудни, — сообщил он. Пэт пошевелилась.

— Что?

— Три часа.

— О-о, — она тоже приподнялась на локтях и заморгала, зевая. — А я-то чуть не заснула. Нам уже пора?

— Да, скоро. В шесть у меня самолет.

Пэт наклонилась, поцеловала Грофилда в плечо и улыбнулась ему.

— Кто же будет возить меня на машине в это милое местечко, когда ты улетишь?

— Найдешь кого-нибудь.

Ее улыбка сделалась злорадной.

— Можешь не сомневаться, найду, — сказала Пэт.

— Видел бы тебя сейчас Рой.

— Рой! — Пэт все еще приходила в ярость всякий раз, когда слышала это имя. — Если он посмеет еще раз заявиться сюда, я ему такого пинка ввалю, что улетит прямиком в Штаты.

— Уж не собираешься ли ты остаться здесь навсегда? Пэт пожала плечами.

— Побуду, пока не потянет куда-нибудь в другое место, — ответила она. — Рой пришлет мне денег. Он чувствует себя в долгу передо мной.

— На самом деле эта шутка природы в долгу передо мной, — сказал Грофилд. Пэт засмеялась.

— Я сама взыщу с него твой долг. — Уже будь добра, — Грофилд опять взглянул на часы. Нам пора в путь.

— До гостиницы всего час езды, — сказала Пэт.

— Я знаю.

— Пэт покосилась на него.

— О-о, — понимающим тоном протянула она. — Ты намекаешь, что хочешь проститься со мной?

— Вот именно, — ответил Грофилд.

— В гостинице?

— Вот именно, — ответил Грофилд.

— Сердечно? И долго-долго?

— Вот именно, — ответил Грофилд.

— Часа два?

— По меньшей мере.

— Тогда, пожалуй, пора ехать, — сказала она.



Дональд Уэстлейк / Глава 30


Андрей Сысоин. 12

— Извини, босс, но я ничего не смог сделать. Бакдэаз — это призрак.

— Ты меня разочаровываешь, Роб.

— Я остаюсь. Интересно досмотреть этот комикс до конца.

— Но как призрак вышел на меня?

— Здесь все ясно: ты прилично наследил. Года три назад, помнится, был сайт «Добро пожаловать в Фаст Кэмол». И сейчас, наверно, следишь.

Кэмол хмуро косится на Ли:

— Я изменил принцип работы.

— Просвети, босс.

— Прекращаю пользоваться телефоном, чатом и E-mail, ограничиваю работу в Сети до минимума. Во-вторых, создаю систему явочных квартир, теперь весь обмен информацией провожу через личные контакты.

— А в-третьих? — Ли тычет пальцем вверх.

— Это пока вопрос. Ты продолжишь работу?

— Да. Выдели мне явку.

Через два часа в другом месте.

— Селси прислал из Вашингтона план новой боевой операции, — Артур Голд — двадцатидвухлетний юноша спортивного вида достает дискету.

Кэмол не двигается:

— Я больше не звоню Ибсону. Кому мы это поручим?

— Минутку… Мэри Браун, преподаватель университета. У нее родственники в Оклахоме — периодически туда названивает.

— Так, запоминай номер, — Кэмол медленно диктует цифры. — Она должна позвонить сегодня в 18 часов. Спросит Бойтона. Скажет, что дедушка Джошуа выздоровел и сегодня улетел в Нью-Орлеан.

— Запомнил.

— Сегодня же отправляй туда связного с дискетой. У нас там где-то дом.

— Поселок Хума.

— Вот-вот. С субботы на воскресенье в 5 часов в этот дом заглянет человек Ибсона, представится Сысоиным. Дискету надо отдать ему.

— Понятно.

— Так. Что у нас еще?…

* * *

Мы лежим на маленьком островке посреди огромного заросшего тростником болота. Надо бежать. В 30 километрах к югу в лабиринте островов спрятана лодка. Гас и его ребята наверно убиты. Рядом со мной Вадим. Он ранен в бедро, истекает кровью и ни на что не годен. Нас ищут. Поднимаю голову, смотрю на диск полуденного солнца. Хочется пить. На карачках ползу к берегу, окунаю голову в мутную теплую жижу. Легче. Возвращаюсь к Эйзенхауэру. Он тяжело дышит ртом, открытые глаза ничего не видят. Достаю из кармашка шприц и делаю ему укол. Затем волоку тело к берегу. Сваливаю в болото. Булькает огромный пузырь. Все. Теперь надо встать на ноги…

Мою лодку подобрал патрульный катер и привел в Техас-Сити. В порту ждет группа офицеров, Ибсон — в стороне. Иду к нему. Он молча разглядывает грязную изорванную форму на мне.

— Там была засада.

— Гас?

— Все погибли.

— Дискета?

— Нет…

Ибсон отворачивается и идет в вертолет. Тащусь следом.

— В Хьюстон.

На крыше штаба армии Левле он кидает мне ключ:

— Комната на 12 этаже. В 9 утра явишься в штаб.

В номере есть ванна. Скидываю комбинезон. Погружаюсь в теплую мыльную воду. Закрываю глаза…

В шкафу нахожу тапочки, халат, новую без нашивок форму. Влезаю в халат и иду к бару. Вечер. В углу шумит тюнер. Рядом на журнальном столике стопка свежих газет. Выключаю музыку. Комнату наполняет однотонный шорох дождя. За открытым окном за водяной сеткой размытый городской пейзаж. Медленно выпиваю бокал водки. Ухожу спать.

Утром полчаса жду в приемной Левле. Ибсон выходит, не глядя кивает головой. Спускаемся вниз и едем в аэропорт.

Самолет приземляется в Канзас-Сити. Садясь в машину, Ибсон меня замечает:

— Ты зря вернулся один, Эндрю. Тебя ждут в Трибунале. Кром, отвези капитана Сысоина.

Кром провожает до дверей зала заседаний. Вхожу. Приятная встреча: судейскую тройку возглавляет мой лучший товарищ по детским дворовым играм Алекс Бобров в чине полковника, слева от него старый знакомец подполковник Минитмен. Странно и смешно.

Выписка из протокола N 73 заседания Центрального Военного Трибунала.

Замком РДГ «Русь» капитан Сысоин, в связи с невыполнением особо важного секретного задания, разжалован в сержанты и отправлен в действующую часть. 25.9.03. г. Канзас-Сити. Председатель Трибунала, полковник А.Бэавер.

Выхожу. Протягиваю выписку Крому:

— Подожди, майор.

Из-за дверей выглядывает лейтенант, приглашает пройти. Алекс ждет в уютной гостиной. Сажусь в кресло.

— Ну, здравствуй, Эндрю. Слышал о твоих похождениях, — говорит по-английски, откидывается в кресле, слегка улыбается.

— Хай, — молча наблюдаю как он набивает трубку дорогим табаком.

Форма полковника ему идет. Алекс чиркает спичкой, прикуривает, поднимает глаза:

— Вчера звонил в Москву. У тебя дома все в порядке.

— Как твоя Ольга?

— Хорошо. В июле родила. Сын.

— Поздравляю. Как назвал?

— Олегом. Юлю помнишь? Она теперь у Ольги лучшая подруга. Спрашивает о тебе.

— Передай всем, что жив, здоров.

— Передам.

Молча разглядываем друг друга. Алекс изменился: стал больше американцем, чем русским. Он докуривает, встает:

— Мне надо работать, Эндрю.

Возвращаемся с Кромом в аэропорт. Ибсон в самолете. Он читает выписку Алекса, засовывает в карман:

— Ничем не могу помочь, — предлагает фляжку с коньяком.

Беру. Самолет взлетает.


Андрей Сысоин. 12

Глава 84, Петр Владимирович Катериничев

Глава 84,  Петр Владимирович Катериничев

Арбаев отложил винтовку, вынул наушник, повернулся ко мне, развел краешки губ в оскале, весьма отдаленно напоминающем улыбку.

– Иногда так приятно хоть что-то сделать самому. В наших краях мужчина э т о должен делать сам. Боялся, руки подведут. Не подвели. – Вздохнул. – Теперь Алина будет спать мирно. А этот... умер с погаными мыслями. Шайтаны будут раздирать его душу до скончания века. И в глазах его была пустота. Это я разглядел ясно.

Арбаев встал и, прихрамывая, потрусил к автомобилю, оставленному в ста пятидесяти метрах, на шоссе. В гипсовом воротнике под свитером он походил на инопланетянина.

Я спустился на берег. Вересов сидел лицом к океану и смолил четвертую сигарету.

– Угостишь?

Он молча пододвинул пачку. Я чиркнул спичкой, затянулся.

– Ты вроде курить бросил, – сказал я.

– С тобой и запить – не грех. Ну ты и... – Вместо отборных выражений адмирал вцепился зубами в сигарету и в пару затяжек спалил ее почти до фильтра.

– Все нормально, – пожал я плечами.

– Стрелял человек Арбаева?

– Он сам.

– Помню. Он когда-то был чемпионом.

– Ага.

– И что теперь делать? Копать будут глубоко и активно.

– На Саратоне? Никто здесь этого не позволит. А вот бумаг ты испишешь гору.

– Две горы.

– Три.

– Тебя потянуло на юмор, Дронов.

– Ну да. Сергей Анатольевич Ведерин геройски пал от руки злого террориста. При исполнении и в полном нелегале. Так что – его еще наградят. Посмертно.

– Тебя к награде представлять?

– Меня? Это пожелание или угроза?

– Доброе слово.

– Спасибо. Да меня вообще здесь не было.

– Что будешь делать с информацией?

– Предам гласности.

– Дронов, ты...

– Каждому из людей, кто был кодирован, я назову контрольное слово, которое ликвидирует код.

– Неоперативно мыслишь.

– По-человечески. Как могу.

– А ты... уверен, что тебе слили верную информацию? А не наоборот?

– Уверен.

За пару часов я успел не только собрать «слуховой аппарат» – на это потребовалось всего минут десять. Потом отзвонил Арбаеву и попросил его прибыть на встречу с тем, кого он жаждет видеть, с любым снаряжением, но без эскорта. Иначе встреча не состоится. Александр Алиевич все понял правильно.

Но это были не все дела. За час с небольшим я успел смотаться в отель «Саратона» и назвать «волшебное слово» – имя и дату рождения, которую она сообщила мне сама, милой девушке Даше Бартеневой. Ее реакция сначала меня напугала: девушка упала в кресло, все тело ее напряглось... Я ожидал всего, чего угодно: она могла броситься на меня, попытаться выпрыгнуть с балкона, сказать, что все замечательно, чтобы, дождавшись моего ухода, запереться в ванной и вскрыть себе вены... Вместо этого она разрыдалась. Потом лицо ее стало спокойным и умиротворенным. И она крепко уснула. Собственно, не было смысла не верить признаниям Фрэнка Брайта – ведь он был уверен, что говорит с человеком обреченным. Но сомнения оставались. Теперь их не было.

После этого я рассказал диктофону в подробностях обо всем происшедшем за последние трое суток. Включая версии и предположения. Как и то, что должно произойти. Болтал я по пути к банку; на Саратоне нет ночи, и все учреждения, способные понадобиться высокопоставленным клиентам, работают круглосуточно; арендовал сейф, куда и уложил кассету. Написал несколько строк адвокату с инструкциями на предмет моей возможной безвременной кончины и опустил письмо в ящик. Почта ушла через десять минут.

Вернулся в отель «Саратона»: Даша Бартенева спала мирно и тихо. Я успокоился окончательно. Вышел и через десять минут пешего шага был на площади Согласия. Александр Арбаев ждал меня в автомобиле. Один. За полчаса до рандеву Вересова и Ведерина на пляже я за рулем его машины прокатился по улицам, убедился, что все чисто, а заодно рассказал Александру Алиевичу о предпринятых мною мерах предосторожности. Он сказал: «Разумно». И – все.

О том же рассказал я и сидящему рядом Вересову. Тот скривился:

– Ты хочешь увидеть, как я бурно обрадуюсь? Ты грамотно снялся с двух крючков, Арбаева и Ведерина, и – поставил растяжку и на меня, и на магната.

– Хочется жить долго и счастливо.

– Ладно, Олег. Будем надеяться, ты дал ясные распоряжения адвокату.

– Абсолютно ясные, Женя.

– Я пойду, пожалуй. Борт в Москву через час. И ты здесь не засиживайся. Сам понимаешь, мне тоже нужно отдать распоряжения... Поскольку официально ни меня, ни Ведерина здесь нет и не было... Пора поспешать.

– Как водится. А потом – графа: «допустимые потери».

– Ведерин изначально предлагал занести в нее тебя.

– И ты с этим согласился, Женя.

– Нет, но...

– Прощай, адмирал. Выше голову. Ты возвращаешься с победой.

– А когда вернешься ты?

– Когда согреюсь.

– Тебе что-то нужно?

– Угу. Попроси Ивана Саввича Савина, пусть похлопочет о моем восстановлении в должности.

– В какой? – не сразу понял Вересов.

– Спасателя.

– Попрошу. Мне пора.

Мы пожали руки.

– Бог тебе судья, Олег.

– Он всем нам судья, Женя. Всем.

Я остался один. Океан, казалось, еще спал, и волны плескали в берег едва-едва, словно опасаясь разбудить до поры грозную неуправляемую мощь, что таилась в его величавом покое.


Глава 84,  Петр Владимирович Катериничев

вторник, 16 ноября 2010 г.

3 | Татьяна Юрьевна Покидаева

– А что было дальше, пап? – спросил я.

– Ну, пожалуйста, расскажи, что случилось потом, – умоляюще протянула Марисса. – Как ты можешь бросить нас с Джастином на дрейфующей льдине посреди океана? Ты должен закончить историю.

Я подтянул край спальника к самому подбородку. Костер снаружи уже догорал. Вокруг стояла такая тишина, что, лежа в палатке, я слышал жужжание насекомых.

Через откинутый полог я выглянул наружу. В лесу было темно. Так темно, что я даже не различал деревьев, виднелась только узкая полоска бурого неба. Луны не было. Ни луны, ни одной звезды.

Зато в палатке горела керосиновая лампа. От ее желтого и мягкого света становилось уютно. Но она совсем не давала тепла.

Папа застегнул верхнюю пуговицу на вороте свитера. Когда мы забрались в палатку после ужина у костра, нам было жарко. Но сейчас палатка отсырела от росы, и внутри стало заметно прохладней.

– На сегодня всё, – заявил папа, почесывая бороду.

– Но нам интересно, что было дальше, – не отставала Марисса. – Пожалуйста, папа, закончи историю.

– Да, – поддержал я сестру, – чем все закончилось? Нас с Мариссой унесло в море. А как мы спаслись? Вероятно, ты пришел нам на помощь?

Папа пожал плечами. В своем пушистом коричневом свитере он был похож на лохматого медведя.

– Не знаю, – сказал он с хитрой улыбкой. – Конец истории я еще не придумал.

Он вздохнул, грузно склонился над своим спальным мешком и принялся его разворачивать. Папа у нас большой. Просто огромный. И живот у него большой. Поэтому ему трудно наклоняться.

– Может, сегодня ночью мне приснится продолжение этой истории, – сказал он. – Со счастливым концом.

Мы с Мариссой чуть не лопнули от досады. Мы ненавидим, когда папа останавливается на середине. На самом-самом интересном. Он всегда прерывает рассказ в том месте, когда нам угрожает страшная опасность. А продолжения приходится ждать иногда по нескольку дней. И все эти дни мы мучаемся: удалось нам спастись или нет?

Папа сел на пол палатки. Громко кряхтя, стянул с себя сапоги и полез в спальный мешок. Это далось ему не без труда. Обычные спальники не рассчитаны на таких больших пап.

– Спокойной ночи. – Марисса зевнула. – Я что-то устала.

Я тоже устал. Сегодня мы весь день шли по лесу. С самого раннего утра. Пробирались сквозь густые заросли и завалы камней.

– Джастин, сделай одолжение, – папа указал пальцем на керосиновую лампу, – потуши свет.

Я потянулся к лампе.

Но рука у меня дрогнула, и лампа упала.

Пламя охватило палатку в считанные секунды.


пятница, 5 ноября 2010 г.

4. Сергей Георгиевич Донской

«Как только ювелиры съедутся и спустятся в мастерскую, – размышлял Шарко, – начнется отсчет нового времени, времени, отделяющего меня от звездного часа. Узнав, что выйти из подвала им будет позволено лишь после окончания аккордной работы, они станут лезть из кожи, торопясь очутиться на свободе. Придется изрядно потратиться на содержание всей этой оравы, но драгоценная овчинка выделки стоит. Тем более что экономия все равно получится более чем солидная».

Шарко и мысли не допускал о том, чтобы рассчитаться с нанятыми ювелирами. Отпускать их на волю он тоже не собирался. Стоит алмазам превратиться в бриллианты, как огранных дел мастера обнаружат, что подземная мастерская легко превращается в газовую камеру, а та, в свою очередь, становится усыпальницей. Коллективной. Придется повозиться, замуровывая подвал, но Шарко обойдется без помощи охранников. А потом произойдет короткое замыкание, особняк сгорит дотла, и никому не придет в голову искать под обугленными обломками заложенный кирпичами и цементом вход в подземелье.

Затем прости-прощай, солнечный Крым! Через полторы недели Шарко станет полноправным гражданином Украины, а там и американское гражданство не за горами. Легализация состояния выльется в копеечку, однако лучше немного потерять, чтобы в итоге много выиграть. Цент не вложишь, бакс в карман не положишь, как говорят в Соединенных Штатах. Очень правильная мысль. Хотя на каждый вложенный цент приятнее получать десять или даже сто долларов.

Протяжно зевнув, Шарко почесал под мышкой, раздирая пальцами густые волосы, напоминающие на ощупь свалявшуюся шерсть. Наблюдающих за ним из укрытия охранников он не стеснялся, как не стеснялся бы сторожевых собак. Посторонние его видеть не могли, да и сам Шарко никого вокруг себя не видел, что его радовало. Черноморские пейзажи его мало интересовали; для него они ограничивались фрагментом выцветшего добела неба, обрамленного контурами ограды. Заглянуть за нее можно было со второго этажа особняка, но если Шарко и проделывал это, то лишь затем, чтобы удостовериться, что петляющая среди сопок дорога совершенно пуста.

Не то чтобы он опасался визита украинских или тем более российских блюстителей закона. Его дом был его крепостью. Надежной, неприступной, способной выдержать как отчаянный штурм, так и длительную осаду.

Максимум безопасности при минимуме комфорта – эта фраза могла бы послужить девизом Шарко. Он не обзаводился мебелью, не украшал стены картинами и зеркалами, не застилал паркетные полы коврами. Комнаты были полны гулкого эха и выглядели нежилыми. Но самым неприглядным местом являлась огромная ванная комната, в которой самой ванны не было – только унитаз, раковина да душ, кафель вокруг которого почти всегда оставался сухим.

Шарко не любил воду, а раз в месяц, в дни полнолуния, она внушала ему беспричинное отвращение. Сейчас начинался именно такой период. Проведя на солнцепеке не менее двух часов, Шарко не выпил ни глотка воды и не испытывал ни малейшей потребности искупаться. Его не смущал тяжелый запах, исходящий от собственного тела. Все, что улавливали его ноздри, это дурманящий аромат желтых, белых и красных роз, высаженных вдоль высокой ограды. Над ними жужжали пчелы. Только насекомые могли беспрепятственно проникать на территорию, обнесенную трехметровой кирпичной стеной. Да и то не все.


среда, 3 ноября 2010 г.

Глава III Дубак! | Мария Евгеньевна Некрасова

Глава III Дубак! |  Мария Евгеньевна Некрасова

Говорят, крысы могут жить где угодно: хоть в духовке, хоть в холодильнике. Это почти правда: если температуру в духовке установить минимальную, а в холодильнике, наоборот, – сделать потеплее, крыса может пожить и там, и там. Но человек, извините, тоже может жить в более суровом мире, где нет ни дискотек, ни сладкого, зато полным-полно школ. Может. Но это не значит, что он будет чувствовать себя хорошо.

Толстый замерз. Ему дуло в бока, дуло в нос, дуло в голый морозонеустойчивый хвост. Болела голова. У крыс она тоже иногда болит, хотя гораздо реже, чем у людей. Ломило лапы, и уши заложило.

Толстый взъерошил шерсть и зажмурился. Сам виноват. Куда залез? Запах у норы был знакомый, хозяйский, но хозяин его сюда не сажал. Сам забрался, верный крыс. Вот и получай теперь ветер во все места и головную боль: скоро ли выпустят? Чем скорее, тем лучше. Толстый подобрал хвост под себя и свернулся в клубок. Вокруг было полно теплых тряпок и бумаги, но это не спасало. Сквозняк просачивался сквозь тряпки, пробирался между листочками бумаги и нападал на маленького серого крыса. Было трудно дышать.


Двуногий бы здесь не выжил: у них постоянно гипертония-гипотония, температура теплового комфорта – восемнадцать градусов. Семнадцать или девятнадцать – это уже тепловой дискомфорт. А здесь примерно минус тридцать восемь. Человек бы замерз, а для крысы – терпимо. Хотя все равно дубак.

Кстати, минус тридцать восемь – холодновато для марта. Прохладная нынче весна, ничего не скажешь. Между нами, Толстому еще нет и года, и это первая весна в его жизни. Тем не менее любая крыса всегда знает, какое теперь время года, что оно сулит и что будет дальше. Дальше будет авитаминоз и линька – Толстый это знал. Ему будут давать меньше овощей, и шерсть на боках вылезет. «Потом наступит лето и будет жарко, – размечтался Толстый. – Буду целыми днями греться на подоконнике, подставляя солнышку бока, нос и (уй, как же холодно!) хвост. Хвост особенно. Хвост – прежде всего, на нем шерсти нет, поэтому он сильнее мерзнет».


Глава III Дубак! |  Мария Евгеньевна Некрасова


Бейрут, бульвар Корниш. 08 июня 1992 года, Александр В. Маркьянов


За два прошедших дня моя жизнь, доселе текшая весьма размеренно (если можно считать размеренными вечеринки в петербургских шантанах) изменилась так круто, как я не мог и предполагать. За предыдущие годы Империя выковывала из нас клинок, пригодный для того, чтобы разить врага в войне, выковывала тщательно, с пониманием и даже любовью. Сейчас же мне предстояло сразиться в другой войне — войне темной и грязной, войне закоулков и задних дворов, войне где шпаге предпочитают спрятанный в кармане нож, а вызову на честный поединок — подлый удар в спину…

Квартиру я снял легко — Бейрут интенсивно застраивался, арабские трущобы сменялись блеском тонированного остекления современных жилых комплексов, и желающих сдать комнату было предостаточно. Некоторые богатые купцы в Империи покупали несколько квартир в разных приморских городах, но жили там от силы пару недель в году, а в остальное время сдавали их всем желающим. Такую квартиру снял и я — во второй линии домов рядом с широким прибрежным бульваром Корниш, который вполне даже соперничал с Ниццей и Монако. Квартирка была маленькой, поэтому и арендная плата была весьма разумной. Заплатил сразу за два месяца. Еще одним несомненным достоинством квартиры было то, что она располагалась на втором этаже, а ее окна выходили на пожарную лестницу. Можно было незаметно покинуть квартиру, а если совсем припрет — даже выпрыгнуть из окна.

Сняв квартиру, я с облегчением перетащил туда весь свой арсенал. Из Бофора мы ехали на арендованной машине, и первый раз я так боялся полицейского досмотра. Первый раз вез оружие, не имея на то никакого разрешения…

Оружие нам выдали не штатное и не российское — видимо из соображений безопасности. Трофеи — но в хорошем состоянии и с достаточным запасом патронов. Позаботились…

Три пистолета, все три произведены на территории Германской империи. Модернизированный Маузер, старый, но надежный, с тяжелым стволом, со сменными магазинами на десять и на двадцать патронов, со съемным глушителем. Точно из такого пистолета я учился стрелять, точно такие же покупали себе многие офицеры для ношения вместо штатных. Несмотря на то, что изобретен этот пистолет был больше девяноста лет назад — не устарел ничуть! А у меня еще была, судя по клейму, спортивная модель с утяжеленным стволом и особым качеством выделки. Патрон 9x25 Маузер, позволяет использовать этот пистолет даже на охоте. Впрочем, опасная охота мне как раз и предстояла…

Полицейский Браунинг 1935 — тоже старая, проверенная временем модель. Тринадцать патронов, спуск легкий как перышко. Вполне можно постоянно носить с собой под одеждой.

Вальтер — компактная карманная модель, но под мощный девятимиллиметровый патрон. К нему прилагалась, кроме обычной кобуры, кобура в виде небольшой книги….

Вместо обычного для империи Калашникова, мне выдали австрийский штурмкарабин «Штайр-Манлихер». Совершенно непривычная прикладка — магазин находится позади спускового крючка, а не как полагается — спереди. Оптический прицел в качестве штатного. Про себя решил, что нужно где-то с ним потренироваться.

Снайперская винтовка — Маузер, который применяется и в войсках империи. Самая последняя модель, вполне соперничающая с британскими образцами — британцы и немцы всегда оспаривали титул производителя самых лучших снайперских винтовок в мире. По мне, так немцы все же были впереди…

И, наконец, старый знакомый — богемский Скорпион, один из немногих иностранных образцов, что стоит на вооружении Империи. С ним нас обучали еще в морском кадетском корпусе, с ним я укладывал все тридцать пуль в мишень размером с дверцу машины одной непрерывной очередь. Глушитель, лазерный прицел — в комплекте, причем глушитель не самодельный, а фабричной выделки…


На следующий день после переезда в Бейрут я купил машину. Нужна была небольшая, подержанная машина — но с мощным мотором и надежная. Значит — немецкая, промышленность Империи была сильна только в производстве внедорожников, которые покупали по всему свету, да роскошных лимузинов типа Руссо-Балт. Обычные же транспортные средства для хороших дорог, больше производили немцы…

На стоянке я колебался между Пежо и Вандерером, но в конечном итоге не купил ни тот ни другой. Выбор мой пал на небольшой, но с мощным мотором экипаж производства Баварских моторных заводов — скромное купе светло-серого цвета, но с мощным, двухсоттридцатисильным двигателем. Такая машина не привлекала внимания в потоке, стоила недорого — с торговцем я договорился всего лишь за восемьсот золотых — и в то же время на ней можно было и догнать кого угодно, и уйти от погони. В вечернее время, когда улицы немного пустеют, я опробовал машину и остался ею доволен…



ГЛАВА 25 / Евгений Петрович Сартинов

ГЛАВА 25 /  Евгений Петрович Сартинов



Балконная дверь квартиры Астафьева была самым уязвимым местом жилища майора. В свое время она пострадала при попытке нападения одного из обиженных Юрием бандитов, и так как у него то не было денег, то не было времени, то дверь долго вообще стояла без стекла, с прибитым целлофаном. Начало холодать, и Ольга начала требовать от мужа решительных действий по утеплению квартиры. Юрий пожаловался как-то об этом за рюмкой чая в родном третьем отделении милиции. Все пропустили это мимо ушей, но Пашка Зудов дня через три притащил Юрию прямо на дом большой кусок пластика, как раз по размеру окна. Он только чуть его обрезал по длине. Материал был удивительный: толстый, матовый, но хорошо пропускающий свет.

— Это я стойку делал в баре у Равиля. Немного осталось, — сказал Пашка, прибивая филенку по окружности пластика. У Пашки были золотые руки, и время от времени он калымил, то кладя плитку на дому, то выполняя более сложные работы, вроде оформления этого бара. Материал понравился даже Ольге, и они тогда хорошо посидели вокруг трехлитрового графина с фирменной водкой. Малиновская, уже утром, начала выговаривать Юрию, за то, что они вдвоем уговорили едва не половину этого графина. Но, если бы она знала, какую роль сыграет этот пластик в их жизни, она бы споила Зудову просто немеренное количество самой лучшей в России водки.

Они хоть и легли поздно, но в два часа невольно проснулись от звука увесистого удара со стороны балкона. Тут же со стороны улицы стало как-то неестественно светло, а затем резанул дикий человеческий крик. Юрий рывком поднялся, не понимая, что происходит, подскочил к окну. Картина, что они увидели, была жуткая: на газоне метрах в пяти от их дома ворочался на земле и кричал живой факел. Астафьев моментально просчитал всю картину происшедшего: все окна его квартиры были забраны решетками, и только балконная дверь показалась для метателя удачной мишенью для броска бутылки с зажигательной смесью. Но пластик не разбился, а отпружинил, и бутылка полетела назад, разбившись под ногами самого метателя.

Юрий услышал сзади дыхание жены, и, не оборачиваясь, сказал: — Позвони в скорую и милицию.

Ольга все выполнила, но потом долго молчала, что на нее было совсем не похоже. Они быстро оделись, спустились вниз. К этому времени факел перестал быть живым, и догорал на газоне уродливым костром. Мгновенно собралось дикое количество народу, все гадали, что произошло, и кто этот бедолага. Какой-то доброхот притащил ведро с водой, но, затушить огонь не смог, только вызвал фонтан пара. Догадались позвонить в пожарку, но они добирались до места происшествия минут двадцать. Когда еще через десять минут приехала скорая, огонь был потушен, и стала хорошо видна черная фигура сгоревшего человека. Ольга за это время скурила сигарет пять, да и Юрий не отставал от жены.

К утру вся картина была ясна.

— У него с собой были еще три бутылки зажигалки, они разбились, поэтому он так долго и горел, — сказал Николай Сычев. — Счастливый ты хлопец, Юрка. Вон, тот генерал во Владивостоке, у него точно так же было, так его даже в Японии спасти не смогли.

Ольга горько усмехнулась.

— Да, счастье просто прет и прет. Позавчера нас встретили с ножами и арматурой, сегодня чуть не подожгли. Что нам завтра ждать? Гранатами забросают?

Сычев успокоил.

— Ждать нужно только хорошего. Видишь, сам Бог вас хранит.

— А если ваш Бог будет спать, когда нас захотят убить в очередной раз? — не унималась Ольга. На это ответил уже Юрий.

— Бог никогда не спит, Оля. Пошли, надо поесть, да собираться на работу.

В этот раз они завтракали в довольно большой компании. К Колодникову, приехавшему из чувства долга по отношению к другу присоединился Шварцман и Паша Зудов. Тот был доволен тем, что его смекалка спасла жизнь другу, а вот Колодников был очень и очень недоволен всей этой ситуацией.

— Оль, надо ее брать и закрывать, — предложил он.

— Зубаревскую? Я тоже так думаю. Вот, только думаю, что ей вменить.

— Как что? Попытку покушения на убийство, — высказался Шварцман, и ткнул вилкой в сторону балкона.

Зудов был с этим не согласен.

— Ну, это ты, Черный, загнул. Кто сказал, что это она послала этого, жареного? — Он мотнуло головой в сторону окна. — Никто.

Ольга согласилась.

— Да, а за другие эпизоды судья может и не посадить. Подумаешь — обмен с алкашами!

Шварцман согласился.

— Счас и нормальные люди этим занимаются. У меня знакомый доктор с наркоманом обменялся. Однокомнатную сменял на двухкомнатную. А так он бы в жизни не скопил денег купить эту квартиру.

— Есть один убойный эпизод, по которой ее можно привлечь, — подсказал Колодников.

— Какой?

— По Мониной. Ну, той бабке, которую я отвез в соцпалаты. Там откровенное мошенничество, она же представилась ей как работница собеса. А документы все оформлены на нее, на Соньку — и на дом, и на квартиру.

Ольга хлопнула в ладоши.

— Все, будем ее брать. Эта сучка у меня еще попляшет!



воскресенье, 31 октября 2010 г.

3 - Максим Анатольевич Шахов

3 -  Максим Анатольевич Шахов

— Здравия желаю, товарищ генерал! Это Логинов! — быстро проговорил в трубку Виктор. — Со скальпом Кащеева не сложилось, но мощи завтра утром в Чкаловский доставлю!

— Какие мощи, полковник?

— Кащеевские, товарищ генерал! Он в Монин аквариум к пираньям нырнул!

— Как это нырнул, полковник?

— Ну, это долго рассказывать, товарищ генерал, я потом в рапорте все опишу! А сейчас наши должны уже на флотском «газике» подъехать, так что вы, товарищ генерал, насчет борта позвоните, пожалуйста! Чтоб предоставили без проблем! А то летуны «двухсотых» очень возить не любят! Начнут стрелки переводить!

— Хорошо, полковник! Вы там не сильно наследили?

— Да я нет! Но Кащеев напоследок от души погулял! На танке…

— Как на танке?!

— Да не на нашем, товарищ генерал! У братьев-славян позаимствовал!

— А-а! Понятно… Тогда не рассиживайтесь там! Прямиком на аэродром! И отзвонитесь, как только за КПП въедете!

— Есть, товарищ генерал! — быстро сказал Логинов.

В этот момент сверху донесся предупредительный окрик Шварца:

— Поберегись! Майнаю!

Сверху на крюке с длиннющей ручкой, приспособленном для чистки аквариума, опустился труп Кащеева. Вернее то, что от него оставили пираньи. Лизка с приглушенным вскриком отступила за спину Мони.

Едва мокрое тело плюхнулось на землю, из-за угла аквариума с глухим рыком выскочил брюхастый, словно бы беременный, питбуль Мурзик. Вцепившись мертвой хваткой в торчащий между зубьями капкана берц и присев на передние лапы, пес преданными глазами уставился на Моню.

Однако тот на этот дешевый трюк не купился и с размаха пнул Мурзика:

— Пошел вон, говнюк!

Пес с жалобным визгом отпрыгнул и, поскуливая, умотал за угол. Моня проорал ему вслед:

— Все! Закончилась твоя лафа, дармоед! Готовься на приписную комиссию в военкомат! И на границу! Погрызешь там казенных мослов, научишься, блин, родину любить!

Сверху по лестнице от площадки для кормления начал спускаться Шварц. В этот момент у Логинова в руке зазвонил телефон.

— Да, Плотников! — быстро ответил он. — Да! Наверх и сразу во двор! Ворота открыты! За дом завернете два раза, увидите!

— Едут? — спросил Моня.

— Едут! — кивнул Логинов и оглянулся. — Да, Монь, придется тебе пока с загранпоездкой повременить…

Моня окинул тоскливым взглядом разгромленное подворье и вздохнул:

— Еще и куры, черт, разбежались! До утра теперь ловить придется… Слышь, Вить, я лично против тебя ничего не имею, но дружба с вашей конторой мне в последнее время что-то дорого обходится. Так что ты это, Витя, в Крым пока не приезжай, ладно? Лучше в свои Сочи! Там и Олимпиада, и вода потеплее… Чтоб я хоть отстроился! Мне и так теперь, наверное, придется кредит льготный брать как инвалиду детства!

— Шутишь, что ли? Какой из тебя инвалид?

— Как какой? Обычный! Мне и пенсию в собесе насчитывают! А как бы я иначе от армии закосил? Пригодится теперь справочка! А то мне в банк и закладывать нечего! «Линкольн» — на обществе глухонемых, усадьба — на многодетном брате. Так что еще одного твоего приезда, Витя, я не выдержу! По миру пойду… Разносить искры истинной веры, блин!


3 -  Максим Анатольевич Шахов

Ольга Дудоладова - 25

Ольга Дудоладова - 25

Эти слова подействовали на меня, как ледяной душ!

Я открыла рот в немом крике, потому что голоса не было, и вскочила на ноги.

Трое из пяти!

Неужели монстр хотел сказать, что двое из нас убиты?

Снова заломило в груди. Задрожали колени. В смертельном страхе я осматривалась вокруг, ища остальных.

Посреди комнаты стояли Люк и Клай. Тесно прижавшись друг к другу, они словно во сне двигались к противоположной стене зала.

– Эй! – хотела я крикнуть, но получился только придушенный шепот.

Где же мама и папа?! Неужели их убили чудовища?

Трое из пяти. Трое из пяти!

– Мама! – наконец заорала я на весь зал так, что эхо отдалось от стен.

– Прошу прощения, – снов раздался гулкий голос. – Произошла небольшая ошибка. На самом деле выжили пятеро из пяти.

– Пятеро из пяти? – воскликнула распорядительница. – Это рекорд. У нас еще ни разу не было полного счета. Надо похлопать им еще раз.

Я стала дышать ровнее, хотя коленки еще немного дрожали.

– Все живы! – ликовала я. – Мама и папа живы!

И тут я увидела их. Они обняли Люка и Клая за плечи и шли ко мне.

– Все живы-здоровы! – крикнула я и бросилась к ним, протягивая руки. – Все хорошо!

Впятером мы остановились посреди зала, обнимая друг друга и плача.

У папы кровоточила рука: на ней была глубокая рана. Горилла все-таки ударила его когтями.

Больше никто из нас не был ранен, хотя все мы дрожали после пережитого ужаса.

– Что же теперь? – срывающимся голосом спросил Люк. – Выпустят они нас или нет?

– Им это даром не пройдет! – гневно сказал папа. – Разве можно подвергать людей таким издевательствам? Я этого так не оставлю, мне наплевать, телевидение это или нет!

– Здесь были настоящие чудовища, – содрогаясь, сказала я. – Это не для показа. Они действительно хотели убить нас.

– Как же мы выйдем? – спросил Люк. – Они могут опять не отпустить нас.

Мы заговорили все вместе дрожащими, испуганными голосами.

Внезапно лампы под потолком вспыхнули, ярко осветив зал, и веселый голос распорядительницы ворвался в нашу взволнованную беседу:

– А сейчас мы поприветствуем победителей бурными аплодисментами!

Мы снова вскрикнули в один голос, потому что пол под ногами начал наклоняться. Я схватилась за папу, и мы заскользили к стене.

Пол наклонился настолько, что под стеной открылся проход, и мы выкатились из белого зала снова на центральную площадь.

Меня все еще мутило, но я быстро поднялась на ноги. Распорядительница Кошмарии спешила к нам. Огромная толпа монстров позади нее одобрительно кричала и аплодировала.

– Так нельзя поступать с нами! – закричала я в небывалой, несвойственной мне ярости. Я была так обижена, что не помнила себя.

Подскочив к женщине-монстру, я вцепилась обеими руками ей в маску и стала срывать ее.

– Так нельзя! Нельзя! – визжала я. – Я хочу видеть ваше лицо! Я хочу знать, кто вы такая!

Я дернула маску изо всех сил. Громкий крик вырвался из глубины моей души, когда мне наконец открылась правда!


Ольга Дудоладова - 25


АКТ II | Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

АКТ II |  Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

СЦЕНА 1

Арденнский лес.

Входят старый герцог, Амьен и другие вельможи, одетые охотниками.


Старый герцог

Ну что ж, друзья и братья по изгнанью!

Иль наша жизнь, когда мы к ней привыкли,

Не стала много лучше, чем была

Средь роскоши мишурной? Разве лес

Не безопаснее, чем двор коварный?

Здесь чувствуем мы лишь Адама кару —

Погоды смену: зубы ледяные

Да грубое ворчанье зимних ветров,

Которым, коль меня грызут и хлещут,

Дрожа от стужи, улыбаюсь я:

«Не льстите вы!» Советники такие

На деле мне дают понять, кто я.

Есть сладостная польза и в несчастье:

Оно подобно ядовитой жабе,

Что ценный камень в голове таит.3

Находит наша жизнь вдали от света

В деревьях — речь, в ручье текучем — книгу,

И проповедь — в камнях, и всюду — благо.

Я б не сменил ее!


Амьен

Вы, ваша светлость,

Так счастливо переводить способны

На кроткий, ясный лад судьбы суровость.


Старый герцог

Но не пойти ль нам пострелять оленей?

Хоть мне и жаль беднягам глупым, пестрым,

Природным гражданам сих мест пустынных,

Средь их владений стрелами пронзать

Округлые бока!


Первый вельможа

Так, ваша светлость,

И меланхолик Жак о том горюет,

Клянясь, что здесь вы захватили власть

Неправедней, чем вас изгнавший брат.

Сегодня мы — мессир Амьен и я —

К нему подкрались: он лежал под дубом,

Чьи вековые корни обнажились

Над ручейком, журчащим здесь в лесу.

Туда бедняга раненый олень

Один, стрелой охотника пронзенный,

Пришел страдать; и, право, государь,

Несчастный зверь стонал так, что казалось,

Вот-вот его готова лопнуть шкура

С натуги! Круглые большие слезы

Катились жалобно с невинной морды

За каплей капля; так мохнатый дурень,

С которого Жак не сводил очей,

Стоял на берегу ручья, слезами

В нем умножая влагу.


Старый герцог

Ну, а Жак?

Не рассуждал ли он при этом виде?


Первый вельможа

На тысячу ладов. Сперва о том,

Что в тот ручей без пользы льет он слезы.

"Бедняк, — он говорил, — ты завещаешь

(Как часто — люди) тем богатство, кто

И так богат!" Затем — что он один,

Покинут здесь пушистыми друзьями.

"Так! — он сказал. — Беда всегда разгонит

Приток друзей!" Когда ж табун оленей

Беспечных, сытых вдруг промчался мимо

Без всякого вниманья, он воскликнул:

"Бегите мимо, жирные мещане!

Уж так всегда ведется; что смотреть

На бедного, разбитого банкрота?"

И так своею меткою сатирой

Он все пронзал: деревню, город, двор

И даже нашу жизнь, клянясь, что мы

Тираны, узурпаторы и хуже

Зверей — пугая, убивая их

В родных местах, им отданных природой.


Старый герцог

Таким вы и оставили его?


Второй вельможа

Да, государь, — в раздумье и в слезах

Над плачущим оленем!


Старый герцог

Где то место?

Люблю поспорить с ним, когда угрюм он:

Тогда кипит в нем мысль.


Первый вельможа

Я вас к нему сведу.


Уходят.


среда, 27 октября 2010 г.

В. Б. Рибка - Розділ сорок шостий Перемога

В. Б. Рибка - Розділ сорок шостий Перемога



Секретаря губкому Мишко піймав на сходах. Це був русявий хлопчина в шкіряній куртці, брюках кльош і сірій кепці.

— Тобі чого? — спитав він на ходу у Мишка, коли той звернувся до нього.

Мишко пішов з ним поряд і почав розповідати про свою справу. Але секретаря весь час зупиняли, інколи він зупинявся сам, гукав на когось і кінець кінцем заявив, що нічого не зрозумів.

— Нічого я, брат, не зрозумів. Сядьмо тут і розкажи все по порядку.

Вони сіли на підвіконні. Мишко знову розповів усе по порядку. Цього разу секретар зрозумів і сказав:

— З убивством цього селянина розберуться і без вас. І вже розбираються. Що ж до садиби, музею, птаха — це все вигадки, романтика. — Він презирливо покрутив у повітрі рукою. — Начитався ти пригодницьких романів. Усі ви, молоді, любите таємниці, пригоди й таке інше. А нічого такого іншого немає. Є стара садиба, колишні господарі тримаються за неї, не хочуть віддавати під дитячий будинок, а Сєров удає з себе цінителя старовини і фактично допомагає колишнім поміщикам. Я в курсі справи. У мене був директор московського дитбудинку. Ми йому обіцяли допомогти і допоможемо. Садибу вони одержать. А таємниці й усе інше — дурниці! Що ж до вашого загону, то Сєров занадто багато бере на себе. Знайшовся хазяїн! Якщо ваші піонери в чомусь винні, то ти, як вожатий, відповідатимеш за це. Але не перед Сєровим, а перед комсомолом. Ось як стоїть справа. А тепер скажи сам: що позитивного було у вашій роботі і яких помилок, на твій погляд, ви допустилися?

Мишко перелічив усе, що вони зробили в селі. А до помилок і недоліків він відніс втечу Ігоря та Севи, але додав, що таке може трапитись у будь-якому загоні і що Ігор та Сева покаялись у своєму вчинку.

Помилкою Мишко вважав і те, що художник погано розмалював клуб, але додав, що вони вже самі все перемалювали. Справді, вони не виконали доручення голови сільради, але це було лише один раз, а так піонери завжди і в усьому допомагали сільраді. А вже в ламанні дерев вони аж ніяк не винні.

— Це правда? — Секретар допитливо глянув на Мишка.

— Ну, звичайно! — образився Мишко. — Мені нема чого брехати. Мені Сєров радив не йти в губком, радив виїхати з загоном, але ж я сам прийшов, мене ніхто не примушував.

— Гаразд. — Секретар підвівся. — Хлопець ти, видно, хороший, і я тобі вірю. Залишайтесь на місці і нікуди не переїжджайте. Нікуди! І роботу в селі продовжуйте. А хлопців своїх усе-таки підтягни, дисципліна повинна бути.

— А якщо Сєров накаже забиратися? — спитав Мишко.

— Нехай наказує скільки завгодно, — безтурботно відповів секретар, — ви йому не підпорядковані. Досить йому головотяпствувати. В разі чого пошлись на мене. А з замітками в газеті ми розберемося. Зрозумів? Ну, і катай! Без тебе справ вагон.

«Бойовий хлопець! — подумав Мишко про секретаря, вийшовши з губкому. — Добре я зробив, що пішов до нього! Який сором! Мало Сєрова не злякався! Коли б я послухав Сєрова, то ніколи в житті собі цього не простив би…»

Немов гора впала з Мишкових пліч.

Усе ясно, все зрозуміло, все чесно зроблено.

Хлопців, звичайно, треба підтягнути, треба покласти край розгвинченості, розпущеності, безглуздим іграм в «зелень», усім цим Генчиним штучкам, але загін лишається на місці і доведе до кінця всі розпочаті справи.

Як здорово він усе облагодив!

Мишко крокував вулицею, гордо випнувши груди. Тепер комсомольці доведуть своє! Коли вони залишаються тут, то все зуміють зробити.

Треба було б ще зайти до слідчого, довідатися про Миколу… Та це потім… А зараз важливо швидше повернутись у табір і заспокоїти товаришів. І нехай в селі всі узнають, що вони лишаються в садибі. І голова нехай узнає. А то їх уже вважають за якихось злочинців.



В. Б. Рибка - Розділ сорок шостий Перемога

20, Роберт Лоуренс Стайн

Дверь заело, решил я.

Я дернул еще сильнее. Дергал и дергал. Я пробовал толкать, хотя помнил, что она открывается внутрь. Она не поддавалась ни так, ни эдак. Она была заперта. Заперта снаружи.

Я отступил от двери. Я был вне себя.

Почему тетя и дядя заперли меня? Чтобы я не ходил в лес поздно ночью? Из-за вчерашних приключений?

— Как они смели так поступить со мной, — возмущался я.

Я бросился к окну. Раздернув занавески, я схватился за оконные шпингалеты.

Рама чуть поддалась… и я невольно вскрикнул.

Снаружи стояла металлическая решетка. Когда они успели поставить ее? Сегодня днем?

Я узник! Меня заперли в этой комнате, как птичку в клетке!

— Как они посмели! — снова крикнул я. — Этого быть не может!

Я поднял раму и схватился за железный переплет решетки, пытаясь сломать ее.

Но железные прутья не поддавались.

Я все еще тряс решетку как безумный.

Руки у меня бессильно опустились, и пронзительный вопль вырвался из моего горла.

Я замер.

И услышал новый рев. Еще более громкий.

И близко. Совсем рядом.

Вой, от которого холодела кровь, становился громче. Откуда он доносился? Из дома Марлингов?

Прижавшись лицом к прутьям решетки, я вглядывался во тьму. Окно в спальню было снова открыто, но дом погружен в кромешную тьму. Света нигде не видно.

Я вглядывался и вглядывался. Луна скрылась за облаками. С трудом можно было разглядеть очертания дома.

Послышалось звериное ворчание. Затем звук тяжелых шагов.

В открытом окне спальни Марлингов появился какой-то силуэт, вот он выскользнул на улицу. Снова топот. Еще одна фигура выпрыгнула за окно и опустилась на четыре конечно-

Одно из существ запрокинуло голову и зашлось в долгом, печальном вое.

А потом оба помчались через задний двор к.

Псы? Волки? Люди?

В этом непроницаемом мраке рассмотреть что-либо было невозможно.

Я смотрел им вслед, и в этот момент серебристый свет залил дом: облака рассеялись, и взошла луна.

Но было поздно. Слишком поздно.

Непонятные существа исчезли.

Я со злостью ударил кулаками по решетке.

Шон и Арджун ждут меня у ручья. А я не могу выбраться из дома.

Что они подумают? Что я сдрейфил? Что я слабак?

Теперь мне не сделать забойную фотографию!

Вне себя от злости, я с грохотом опустил окно.

— Завтра ночью, — поклялся я. — 3aвтра ночью я отправлюсь туда, и никакие тети и дяди меня не остановят. Завтра ночью я отправлюсь в лес и узнаю правду об оборотнях!


понедельник, 25 октября 2010 г.

Майкл Рабигер / Глава II. ПОИСК ТВОРЧЕСКОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

Майкл Рабигер / Глава II. ПОИСК ТВОРЧЕСКОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ



Режиссер документального кино - прекрасная и захватывающая профессия. Главное в документалистике - поиск истинного смысла вещей, наиболее благородное из движений человеческой души.

Человек по своей природе - искатель, и кто-то выбирает искусство как средство поиска.

В начале профессиональной карьеры Вы оказываетесь перед необходимостью ответить на основные вопросы: "Как я могу применить мои способности? Над какой из тем мне стоит работать? Имею ли я творческую индивидуальность, и если да, то что это такое?"

Поначалу Вы наверняка будете снимать сюжеты, лишь наблюдая за чем-то, что привлекает Ваше внимание, и сосредоточившись на том, как наиболее выразительно зафиксировать это своей камерой. Такой подход вполне понятен, но что-то будет потеряно. БУДЕТЕ ПОТЕРЯНЫ ВЫ (то есть Вы будете в затруднении, в недоумении).

Если документальное кино действительно является "уголком природы, видимым сквозь темперамент", то Вы должны изучить собственное сердце и разум.

Маркетта Кимблер, уважаемый преподаватель режиссуры в нью-йоркском университете, говорит: "Если Вы хотите возвести высотное здание, то Вам придется сначала вырыть глубокий котлован". Она имеет в виду, что для того, чтобы воссоздавать жизнь на экране, необходим прочный фундамент самопознания.

Зачастую мы слепы в отношении собственных мотивов и целей. Для творческого человека это не лучше, чем лунатизм.

Наблюдая эволюцию многих хороших режиссеров, все больше и больше убеждаешься в необходимости предварительного самоанализа, определения того, что Вы есть и того, что Вы делаете. Внутреннюю работу подобного рода Вам придется выполнять на протяжении всей жизни, от фильма к фильму.

Тем не менее, использовать съемочную площадку для поиска собственного "я" не следует. Это - путь в зеркальную комнату, приводящий к созданию эгоцентрических произведений, которые невозможно смотреть.

Мы не можем создавать искусство без осознания собственной творческой индивидуальности. Но творческая индивидуальность как раз и есть то, что мы пытаемся найти, создавая те или иные произведения искусства. Найди свои темы.

У каждого из нас есть несколько основных тем. Эти темы могут быть исключительно личными, но разумная и профессиональная работа над ними вызовет глубокий зрительский интерес и обеспечит Вам поле деятельности на всю жизнь.

Имеется в виду не автобиография, но темы, вырастающие из сердцевины Вашего жизненного опыта, который дает бесконечное количество вариаций.

Найти собственные темы означает очертить круг своих постоянных интересов в искусстве. Это нелегко, поскольку и мы находимся в постоянном движении, также как и окружающий нас мир. Однако творческий человек должен проделать работу подобного рода.


Майкл Рабигер / Глава II. ПОИСК ТВОРЧЕСКОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ


27 ноября 1988 г. Буря… «…»Афганец» идёт!..». Андрей Алексеевич Негривода

27 ноября 1988 г. Буря… «…»Афганец» идёт!..».  Андрей Алексеевич Негривода

Уже были съедены все консервы, и ребята жевали кусковой армейский сахар. Но никто не унывал. Группа шла… За эти дни, которые прошли с самого начала операции, ещё из Кабула, мало-помалу начали находить общий язык и Медведь с Филином — Игорь с Андреем. Оказалось, что Медведь тоже одессит, третий в группе, включая Слона, что он не так уж и суров и тоже любит и анекдоты потравить, и про баб байки порассказывать, а особенно о своих над ними победах… Но, что самое удивительное, жили-то они в Одессе через два дома. Вот это сблизило их окончательно: общие знакомые, общие места — Родина, одним словом. Вот такие дела…

…Ребята уже начинали подумывать о той живности, которая не в изобилии, но существовала в песках, на предмет дичи. Хотя какая в пустыне дичь, змеи да ящерицы. Пока ещё не голодали, но желудки ребят уже подавали мысли о «подножном» корме… Группа медленно, тяжело, но уверенно приближалась к основной цели операции — городу Чаман…

Разведчики шли, полностью доверяясь инстинкту Муллы…

За эти дни Андрей понял, что же такое проводник-профессионал…

Мулла был неутомим. То ли родная стихия гнала его вперед, то ли ответственность за полтора десятка жизней, но Мулла тянул за собой группу как настоящий «корабль пустыни». А ребята в шутку поговаривали о том, чтобы сменить ему его давний «рабочий позывной» на новый — Верблюд…


четверг, 14 октября 2010 г.

2 / Дмитрий Емец

Лицо Зеркалицы перекосилось от досады, и, обратившись в истаивающую струйку дыма, она исчезла. Мгновение – и зеркало ожило. Картины и лица замелькали в нем, все убыстряясь.

Два скелета передвигали на доске фигурки. Один скелет повернулся ко мне и что-то беззвучно произнес, показывая пальцем на мою голову. Скелеты исчезли, а по коридору, высоко подпрыгивая и щелкая зубами, проскакал черный череп. Не касаясь пола и чуть покачиваясь, проплыли два полупрозрачных привидения. На миг я увидел самого себя с перекошенным от страха лицом. Я пятился от чего-то грозно надвигавшегося на меня. Пятился, не видя, что за спиной у меня глухая стена и отступление отрезано.

Ощутив резь в глазах, я на секунду закрыл их, а когда открыл, то обнаружил, что раздувшееся, синее чудище сидит на железной бочке с надписью «Яд!» и смотрит на нас белыми, без зрачков глазами. На голове у него серебрится горшок.

Вскоре чудище исчезло в зеркальных лабиринтах, и его сменил отрубленный указательный палец. Он сгибался, корчился как червяк и, извиваясь, словно звал нас к себе. А над пальцем, темная, бесформенная, нависла тень Красной Руки...

Настю окружили покрытые инеем мерзляки. «Девочка, отдай нам свое тепло! Девочка с соломенными волосами, согрей нас!» – стонали они. Казалось, спасения нет, еще мгновение – и круг мерзляков сомкнется.

– Эй вы, ледовики, снеговики, или как вас там, прочь! Мальчики, вы не в моем вкусе! – услышал я рядом с собой протестующий крик.

Девочка невольно качнулась вперед, и рука, в которой она держала свечу, оказалась совсем близко от зеркала. Видно, старуха с лимонным носом давно подкарауливала этот момент. В тот же миг из-за рамы метнулась пухлая рука в браслете, схватила ее за запястье и стала затягивать внутрь.

Настя рванулась назад, но Зеркалица была сильнее. Девочка изогнулась, начала терять равновесие. Пламя свечи в ее руке колебалось, чадило в тревоге.

– Иди ко мне, сладенькая моя! Не уйдешь!

– Не-е-ет! Кирилл! Она затащит меня!

Опомнившись, я схватил Настю за руку и стал тянуть назад, отвоевывая девочку у сопящей от натуги Зеркалицы. Теперь она вся видна была в стекле – багровая старуха с носом, желтым и бугристым, как лимон. Она ругалась и плевалась, требуя у меня, чтобы я отдал ей девочку.

– Пус-с-сти! Пус-сс-ссти! – шипела она. – Я поселюсь в ее молодом теле! Не хочу быть старухой! Я всегда мечтала о таких волосах!

– Обойдешься! Хочешь волосы – наколдуй себе парик! – Я уперся ногой в край зеркала, и сантиметр за сантиметром принялся отвоевывать Настю у Зеркалицы. Старуха сражалась, как тигр. До чего же ей не хотелось расставаться со своей добычей!

Я уже торжествовал победу, как вдруг услышал сдавленный крик Насти.

– Кобра! Кобра!

Браслет на запястье у Зеркалицы превратился в змею, которая быстро ползла по руке к дрожащему огоньку свечи.

– Ну вот и все, сладенькие! Теперь вы мои!

– Ягге! Вытащи нас отсюда! Ягге! – завопил я что было мочи.

В тот же миг кобра обвила ладонь Насти и дотронулась до свечи своим раздвоенным языком. Огонек в последний раз дрогнул и погас. Комната утонула во мраке, в котором далеко разнесся ледяной хохот Зеркалицы.

Что было дальше, я уже не помнил.


Глава 26, А. Мельник

Глава 26,  А. Мельник

Огонька свечи почти не было видно из-за груды тряпок. К своему ужасу, Дина поняла, что куча может вспыхнуть еще до того, как она догорит.

– Все, больше не могу! – крикнул Чак, бросив обломок крюка. – Нужно придумать что-нибудь другое.

Дина прерывисто вздохнула. Если уж Чак сдался, значит, у них нет никакой надежды.

– Попробуем выползти отсюда, – сказал Чак. – Может быть, мы сможем выбраться из подвала.

Дина знала, что это бессмысленно. Им ни за что не успеть.

Обернувшись, она увидела, что Джейд отползла от стены.

Но, к ее удивлению, она двигалась не к лестнице, а к верстаку, где горела свеча.

– Джейд, ты куда? – встревоженно крикнул Чак. – В любую секунду может вспыхнуть пожар. Вернись!

– Я знаю, что делаю, – ответила Джейд. Она напоминала гусеницу: сначала выбрасывала вперед ноги, потом подтягивалась всем телом.

– Джейд, вернись! – крикнула Дина. – Это опасно!

Джейд, не обращая внимания на ее слова, продолжала ползти к цели. Она была уже у тела Фарберсона.

– Джейд, что ты делаешь? – воскликнула Дина.

Джейд, трясясь от страха, легла на спину и ногами стала толкать тело Фарберсона.

– Слишком тяжелый, – задыхаясь, прохрипела она. Она поменяла положение и пихнула Фарберсона в плечо.

Труп грузно перекатился на спину. На полу осталась окровавленная пила.

Джейд остановилась на мгновение, перевела дух. Потом повернулась спиной и стала тереть веревку на запястьях об острые зубья пилы.

– О-ох.

Дине стало плохо.

Другой конец пилы ударялся о тело Фарберсона. Голова его гулко ударилась о бетонный пол.

– По-получается! – выдавила Джейд. – Я чувствую... Ой!

– Осторожно! – крикнул Чак, подползая к ней.

– Все, готово, – объявила Джейд. Она подняла руки. Веревки соскользнули. Нагнувшись, она стала распутывать веревки на ногах.

Она, шатаясь, поднялась.

– Ох. Ноги затекли.

Потом она нагнулась над Чаком и дрожащими руками стала развязывать его.

Дина бросила взгляд на свечу.

Она почти догорела – над грудой тряпок виднелся лишь самый кончик пламени.

– Джейд, оставь веревки. Задуй свечу! – крикнула Дина.

Джейд бросилась к верстаку.

Поздно.

Послышалось громкое шипение.


Глава 26,  А. Мельник

среда, 13 октября 2010 г.

3 Венесуэла, Каракас, берег Карибского моря в р-не Ла-Гуайра - Сергей Иванович Зверев

Обнаглевшая чайка уселась на песок в десятке метров от отдыхающих и принялась беспардонно пялиться на людей в шезлонгах, явно собираясь стащить что-нибудь съедобное. Предоставив легкому ветерку перебирать кипенно-белые перья, она приоткрыла острый крючковатый клюв и коротко, пронзительно вскрикнула, словно проверяя, есть ли кому до нее дело.

Резкий звук, возникший неожиданно и так близко, заставил длинноногую мулатку, нежащуюся под лучами утреннего карибского солнца, вздрогнуть всем телом. Пузатый бокал, наполненный мартини, пошатнулся в ее тонкой руке, и несколько крупных прохладных капель упали на шикарную обнаженную грудь, заставив почти мгновенно напрячься и отвердеть вершины этих идеально округлых и упругих холмов. Бросив недовольный взгляд в сторону нарушительницы спокойствия, девушка томно повела шоколадным плечиком и жалобно, но требовательно протянула:

– Прогони ее, Джонни! Она мешает мне релаксировать!

Лежащий на соседнем шезлонге широкоплечий красавец с темно-русыми, слегка вьющимися волосами и европейскими чертами лица приоткрыл один глаз, скосил его сначала в сторону своей пассии, затем в сторону назойливой птицы. Не меняя положения тела, он лениво протянул мускулистую руку к корзинке с фруктами, стоящей между ним и девушкой, вынул оттуда лоснящийся оранжевой шкуркой на солнце апельсин и запустил им в сторону чайки. Проворная нахалка едва успела отскочить, еще раз недовольно вскрикнула, обиженно развернулась хвостом к людям и, взмахнув широкими крыльями, присоединилась к своим собратьям, кружащимся над лазурными волнами.

– Ты невыносим, Джонни, – мулатка отставила бокал и развернулась к молодому человеку. – Это ведь был мой апельсин!

Тот, кого она называла Джонни, снова приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на красотку. Заметив его взгляд, девушка нарочито медленно принялась стирать с груди пролитые капли вина наманикюренным пальчиком, игриво поблескивая выразительными черными глазами. Собрав прозрачную влагу, она поднесла палец к чувственным розовым губам, внимательно наблюдая за реакцией мужчины, а затем неторопливо слизнула мартини языком. Джонни рывком сел на шезлонге, шоу коварной соблазнительницы, исполненное специально для него, не осталось незамеченным. Девушка звонко рассмеялась, довольная произведенным эффектом, и тут же невинно захлопала ресницами:

– Что такое, милый?

Мужчина, глянув на часы, поднялся на ноги и сладко потянулся. Крепкие тренированные мышцы живыми буграми задвигались под загорелой кожей.

– Принесу коктейли, – небрежно проронил он, проведя кончиком указательного пальца по подбородку девушки и заглянув в ее зрачки своими холодно-голубыми глазами. Накинув на плечи рубашку, в кармане которой находился бумажник, мужчина пружинистой походкой направился к пляжному бару, который призывно поблескивал разнокалиберными бутылками и стаканами под сенью пальм. Подойдя к стойке, он заказал стакан ледяного соку и пару коктейлей. С наслаждением приложился к запотевшему стакану.

– Простите, пожалуйста! – послышался чуть глуховатый мужской голос. – Вы не разменяете сотню?

Голос принадлежал невзрачному мужичку в серой бейсболке и очках. Человек стоял против солнца, и его трудно было как следует рассмотреть. Обыкновенный европеец, вырвавшийся отдохнуть на карибском берегу, недавно приехавший, судя по загару. В протянутой руке он держал купюру достоинством в сто тысяч боливаров, около пяти сотен долларов.

– В этих барах вечно нет сдачи, – смущенно протянул незнакомец. – Ну, так что? У вас найдется мелочь?

– Конечно, – Джонни выудил из кармана бумажник и отсчитал сотню тысяч мелочью. – Возьми, приятель. Только в следующий раз меняй деньги заранее.

Незнакомец скупо поблагодарил его и тут же засел за стойку, заказав себе двойной скотч. Новый день отдыха для него начинался вполне удачно.


* * *

В багровых лучах заката респектабельная вилла, казалось, светилась изнутри, словно громадный китайский фонарь. Но на самом деле освещение было включено только в одной комнате, служившей кабинетом, а из-за плотно задернутых штор наружу не пробивалось ни лучика. Прочая часть жилища после недавнего отъезда симпатичной мулатки была наполнена темной тишиной.

Оставшись один, Стерх вынул из бумажника полученную утром от незнакомца купюру в сто тысяч и задумчиво принялся ее разглядывать. Что она может означать, он, разумеется, догадывался. Повертев неновую на вид купюру между пальцами, отпер ключом ящик стола и вынул оттуда небольшую коробочку с акварельными красками, на первый взгляд совершенно обычными. Смешав пару красок, разведчик мягкой колонковой кистью аккуратными штрихами принялся наносить полученный состав на дензнак. Проделав эту несложную операцию, он просушил бумажку, придвинул к себе стоящий на краю стола якобы с декоративной целью микроскоп времен Левенгука, оказавшийся на деле вполне дееспособным прибором, и принялся настраивать его, уложив пресловутые сто тысяч на предметный столик. Вспыхнула миниатюрная ультрафиолетовая подсветка, и в окуляре четко проступили буквы микропечати, которые складывались в слова, предложения, составляя в итоге подробные инструкции, присланные из далекой Москвы.


3 Венесуэла, Каракас, берег Карибского моря в р-не Ла-Гуайра -  Сергей Иванович Зверев

четверг, 7 октября 2010 г.

Валерий Карышев. Глава 12

Майор Ледогоров сидел в своем кабинете, равнодушно уставившись в окно и рассматривая стены старого здания ФСБ, находящегося напротив. Вот уже второй день, как Андрей Голиков уехал в свой город. Никаких сведений о нем не было. В голову лезли разные мысли. А вдруг у него ничего не получилось? А вдруг он уже мертв? Вдруг Груша, угадав намерения Андрея, его «убрал»? Это будет очень плохо, операция сорвется. Нужно будет подбирать новую команду. Да и начальство его не похвалит, скажет, что не проработал вопрос, не проконтролировал действия. Короче, он будет стрелочником...

Взглянув на циферблат наручных часов, Ледогоров прикинул, сколько сейчас в Уральске. Подумав, он подвинул к себе телефон и стал набирать номер Уральского управления ФСБ, капитана Коробкова. Услышав в трубке знакомый голос, Ледогоров произнес:

– Привет, Вениамин! Как дела?

– Дела нормальные, – бодро ответил Коробков. – А как у вас?

– Ничего, все в порядке. Есть новости?

– Да. Тут у нас разборочка возникла... Вы, наверное, в курсе?

– Нет, расскажи!

– Законника Грушу у нас «завалили». По-моему, это сделал тот человек, который тебе известен, – туманно сказал Коробков. Ледогоров понял, что он намекает на Голикова.

– И что с ним?

– Исчез. Его в розыск объявили наши младшие братья.

– А что, есть прямые улики на этот счет? – поинтересовался Ледогоров. – Поподробнее рассказать можешь?

– На крыльце бильярдной он разговаривал с Грушей. Потом подъехали «Жигули», и киллеры стали стрелять. Тот человек ушел.

– И какие же тут улики, что это сделали именно его люди и что он к этому причастен?

– Я не интересовался этим делом, его прокуратура ведет и криминальная милиция. Ты же понимаешь, какой там расклад...

– Понимаю. Ладно, спасибо тебе за информацию.

– Ты, если его увидишь, – неожиданно добавил Коробков, – скажи, пусть поосторожнее будет. Дорога в город ему закрыта.

– Я понял тебя. Но я вряд ли его увижу.

Ледогоров положил трубку. Ну что же, теперь остается ждать, приедет Голиков в Москву или нет. А может, решит лечь на дно и отправится в другой город, не поверит Ледогорову? То, что Голиков провел эту акцию, очень хорошо. Теперь он «замазан».

Владимир снова взглянул на часы. Нужно было решать, идти на доклад к начальству или пока подождать. Неожиданно зазвонил мобильный телефон. Ледогоров включил аппарат и подошел к окну.

– Слушаю! – сказал он.

В трубке раздался голос Голикова:

– Это я...

– Ты где? – быстро спросил Ледогоров.

– В городе.

– У тебя все в порядке?

– Вполне. Встретиться нужно.

– Перезвони через полчаса, я скажу, в каком месте встретимся, уточню планы по работе, а затем увидимся.

– Хорошо, перезвоню через полчаса.

Владимир выключил телефон и заторопился к своему начальнику, полковнику Цветкову. Постучав, он стремительно вошел в кабинет.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Заходи, – ответил полковник. – Что у тебя?

Ледогоров быстро изложил суть дела, связанного с убийством Груши и возвращением Голикова.

– Ну что же, – кивнул полковник, – пока все идет хорошо. Объект себя уже проявил, это первое. Второе – он уже «замазан», в том городе ему делать нечего. В-третьих, он у тебя стопроцентно попросит новые документы. Документы нужно будет сделать. И в-четвертых, не забудь все это оформить документально.

– А если он не согласится?

– Тогда подключим видеосъемку. – Полковник задумался. – Ты помнишь нашу кафешку на Старом Арбате? Там все оборудовано. Приезжай пораньше на полчасика, скажи ребятам, пусть посадят вас за нужный столик и включат аппаратуру. Весь разговор запишется. Это нам на всякий случай, может, пригодится.

– Хорошо, товарищ полковник.

– Пусть он дней пять отдохнет, и выводи его на Сильвестра через нашего агента. Пусть начинает работать. Легенда у него замечательная – «завалил» законника, скрывается от воров. И у Сильвестра проблемы с ворами. Так что пока у нас все в цвет. Действуй, майор, удачи!

Через полчаса, дождавшись звонка Голикова, Ледогоров сообщил ему место встречи и время. Тут же он отправился на Старый Арбат.


Валерий Карышев. Глава 12

понедельник, 4 октября 2010 г.

Сергей Бакшеев, ГЛАВА 3 Старое дело

Начальник городского отделения милиции майор Петелин Виктор Петрович посмотрел в окно. Невдалеке с грохотом промчался истребитель.

Разлетались вояки! Почти над городом. Так и стекла могут лопнуть, недовольно подумал он.

Майор сидел в кабинете и нервно жевал спичку, гоняя ее из одного угла рта в другой. Американский тележурналист в 1975 году во время совместной космической программы «Союз-Аполлон» угостил Виктора Петровича жевательной резинкой. Иностранная пачка из пяти тонких пластиночек «Риглис», каждая из которых была разорвана на три части и поделена между членами семьи, оставила у майора неистребимую привычку не спеша двигать нижней челюстью. Так как жвачка в советских магазинах не продавалась, майор милиции перешел на общедоступные спички. Груда изжеванных спичек вместе с окурками обычно до края заполняла пепельницу на рабочем столе.

Сегодня в отделение спустили распоряжение, срочно подготовить информацию о всех нераскрытых преступлениях. Майор гадал, к чему бы это? Чтобы наказать? Так нераскрытых дел за ним не числится. А вдруг в звании решили повысить? Город растет, ответственность тоже, вот и собирают материалы к представлению.

В кабинет вошел старший лейтенант Мартынов, которому Петелин поручил подготовить отчет.

– Товарищ майор, есть одно дело двухлетней давности. О пропаже преподавателя института Бортко Семена Михайловича. – Мартынов показал тонкую папку.

– Вспоминаю, – майор раздраженно выплюнул спичку – сгинул посреди степи на глазах у свидетелей. Бесследно. Но труп так и не нашли!

– Живым гражданин Бортко тоже не объявился. Два года прошло.

– Ну и что? Нет тела – нет дела! Во всесоюзный розыск мы его объявили?

– Да. Через три дня после исчезновения.

– Вот. Теперь это не наша забота. Мы все сделали, как положено. Включи информацию в общую сводку. Пусть видят, что нам скрывать нечего.

Андрей Мартынов покинул начальника и еще раз перелистал дело пропавшего Бортко. Он помнил этот совершенно невероятный случай. Человек исчез в течение минуты на глазах у десятков студентов. Розыскные действия ни к чему не привели. Не помогла и специально обученная собака.

Мартынов задумался.

Преподаватель института. Самое громкое преступление в его небогатом опыте – прошлогодние убийства абитуриенток – тоже было связано с институтом.

Исчезновение человека. И в том случае девушки сначала пропадали, а потом находили их тела. Кстати, первым у трупа оказывался студент со шрамом Тихон Заколов.

Нет. Тогда он еще был абитуриентом, а шрам получил после. Любопытно, сохранилась ли у него способность к раскрытию таинственных убийств?

Хотя два года назад Заколова в городе вообще не было. Да и нет доказательств, что гражданин Бортко мертв.

Милиционер нехотя захлопнул папку и вернул ее в несгораемый шкаф.

Дело старое. Его место на полке.


пятница, 1 октября 2010 г.

Глава 4 / Сергей Иванович Зверев

Балашиха, если кто не знает, – обычный подмосковный город-спутник. Даже главная улица – шоссе Энтузиастов – является, по сути, продолжением одноименной столичной магистрали. Полчаса на машине – и ты в Москве. Однако большинство местных жителей бывают в такой близкой столице нечасто – слишком уж отличается темп жизни здесь и там. Суетно в Москве, да и дорого. А работа и здесь найдется. Тот же, кто находит себе работу в мегаполисе, очень скоро перебирается туда насовсем, не выдерживая такого раздрая.

В самом обычном балашихинском дворике, обозначенном типовыми пятиэтажными «хрущевками» и мало отличимом от сотен таких же дворов в небольших российских городах, на скамеечке у подъезда одной из панельных коробок сидели три старушки, зорко отслеживая все перемещения во дворе. Попутно они обсуждали последние события любимых сериалов, не особенно стесняясь в выражениях. Все равно заморские героини, чьи косточки старушки с таким удовольствием перемывали, ничем не могли им ответить. День сегодня выдался прохладный, но спокойный, безоблачный, ветра почти не было, и старушки с удовольствием грелись на солнышке. Из подъезда выкатился бойкий румяный старичок в вязаной жилетке, этакий добровольный общественник:

– Привет, красавицы!

Старушки дружно заулыбались, а старичок привычно шлепнулся на скамейку напротив. Дождался в соответствии с давно заведенным порядком вопроса «что там в мире нового?» и принялся пересказывать все, что успел прочитать в газетах или высмотреть в теленовостях. Старушки только охали и ахали – новости у старичка были как на подбор, одна другой страшнее. В списке на сегодня у него имелись разбившийся где-то в Африке самолет, упавший в пропасть в Тибете автобус, затонувший в Атлантике танкер с мазутом, сгоревший в Москве двухсотлетний особняк и много чего еще. Перебрав катастрофы, старичок переключился на проблемы экономики.

– Я тут читал, что скоро деньги вообще ничего не будут стоить – цены-то растут – и вся власть будет у тех, кто производит и распределяет продовольствие.

– И то верно! Растут цены, каждый божий день растут! Как с цепи сорвались. Вон хлеб и то на целых полтора рубля подорожал! – оживилась одна из бабушек.

– А я так и вообще забыла, когда мясо покупала! – подключилась к обмену мнениями вторая.

Старичок, гордый вниманием, продолжал выкладывать свои сенсации:

– А вот еще я в одной газете читал, что в Китае собака родилась, и не простая, а с тремя головами. Там в газете даже фотография была… А, вот, нашел – смотрите!

– Ужас-то какой! – Старушки дружно перекрестились, увидев снимок. А старичок не унимался:

– А еще я читал, в другой газете, что такая пчела появилась, что как укусит – сразу каюк! Они продолжение обещали напечатать, с подробностями и с фотографиями, вот только зря сегодняшний номер покупал – не было там ничего. Может, на следующий номер перенесли?..

Тем временем из-за угла «хрущевки» показались двое – аккуратная приятная женщина предпенсионного возраста и ее сын, высокий крепкий парень. Он нес набитые доверху сумки так, словно они были пустые. Повернув к подъезду, женщина с сыном поздоровались с разомлевшими на солнышке пенсионерками.

– Здравствуй, здравствуй, Тимофевна! – отвечали на приветствие старушки. – Слышь, какие страсти в мире творятся! Нам тут Петр Иваныч рассказал. Про собаку трехголовую и про пчел…

– Ну, чтобы собака с тремя головами родилась – в это и я поверю, случалось уже такое, и не раз, сама по телевизору в прошлом году видела, когда двухголового теленка показывали, – поджала губы Антонина Тимофеевна. – Но чтобы от одного укуса какой-то пчелы умереть… У моего отца – его деда – в деревне пасека, так меня еще в детстве сто раз кусали! И Володя мой тоже не раз пчелами жаленный. И ничего – ни он, ни я даже не болели ничем ни разу! Ладно, соседки, пойдем мы…

Антонина с сыном скрылись в подъезде. Старушки тут же переключились на новую тему для обсуждения: мол, и заботливый у Антонины Локис сын, и внимательный, и видный весь из себя… Не курит, не пьет, кулаками почем зря не машет. Зарабатывает к тому же неплохо, Антонина как-то говорила – в военной части на складе служит, им теперь нормально стали платить. Что же он не женится? Жених, что ни говори, завидный. Разве что в командировки часто ездит. Так ведь кто дома сидит, тот и денег не зарабатывает. Да и командировки у него не слишком долгие, по правде говоря. Вон у Зои Петровны из соседнего дома старший сын в торговом флоте, так он по полгода в море пропадает, к матери хорошо, если раз в году заглянет. По сравнению с этим, может показаться, что Володя Локис почти всегда дома. Но почему такой парень до сих пор один?..


Казань. Утро 01 июля 1992 года / Александр В. Маркьянов


Слава Аллаху, стоянка грузовиков на Большом кольце еще не проснулась и полицейские ищейки на нее не совались. Да если бы сунулись — нужно было бы обладать железобетоннызм чувством долга чтобы тщательно проверить все стоящие на этой стоянке машины — без малого две сотни. Или иметь точную информацию — какие именно искать. Но точной информации у русских не было — и быть не могло. У них была только та информация, которую им дали британцы…

Микроавтобус подрулил, затормозил, прикрывшись здоровенным бортом фуры, везшей, судя по надписям мясо. Первой из машины вышла Мария, вскинула руки в условном знаке, показывая что все нормально и она не находится под контролем русских. Вдалеке, метрах в двадцати минули фаоы одного из небольших грузовиков — один-два-один. Все в норме…

Командир британской спецгруппы — этот этап операции он решил проконтролировать лично, ибо он был одним из немногих, на котором возможен был непредсказуемый срыв — вышел из своей машины, подошел к Александру. Мария была занята — она рассаживала шахидов по машинам, успокаивала, говорила напутственные слова. Из всех здесь присутствующих наиболее сильным гипнотизером и специалистом по суггестии [суггестия — ускоренное обучение с использованием элементов гипноза] была именно она, поэтому и работу эту должна была сделать именно она. Александру оставалось только смотреть — он был гипнотизером среднего уровня и отвечал здесь скорее за организационные аспекты.

— Все в норме?

— Она говорит что да… — нахмурился Александр — сбоев не будет

— Хорошо — неожиданно легко согласился британец — тогда вы знаете что делать. Окно на границе дня вас продержат еще три дня, уезжайте сегодня же и поторопитесь. Возможно, скоро отсюда вообще будет не выехать.

— Я знаю! — раздраженно подтвердил Александр

— Микроавтобус просто бросьте где нибудь. Не привлекайте к себе внимания.


— Ты слышишь меня Аль-Важдид?

— Да, светлейшая — глаза молодого шахида были пусты как глаза дешевой пластмассовой куклы, он смотрел перед собой, на какую-то точку, затерянную в далеких далях

— Ты знаешь, что ты должен делать, Аль-Важдид?

— Да, светлейшая…

— И ты сделаешь это, Аль-Ваджид?

— Да светлейшая — в голосе шахида не было ни страха ни сомнений он словно пересказывал прочитанное ранее, нечто скучное и неинтересное.

— У Аллаха есть власть над небесами и над землей, и нет у нас помимо Аллаха ни близкого, ни помощника. Ты должен покарать муртадов и мунафиков Аль-Ваджид, должен покарать их своей рукой, ведь Аллах быстр в расчете. Путь и неверные узнают гнев Аллаха!

— Да, светлейшая.

— Иншалла. Аллах с тобой, Аль-Ваджид!

Мария осторожно, словно боясь что-то спугнуть, порвать ту невидимую связь, которая установилась между ней и шахидом, захлопнула дверь небольшого грузовика. Почти неслышно заработал мотор…


Британцы долго смотрели вслед отъезжающим машинам…

— Как думаешь, сколько из них достигнет цели?

Пожилой, координатор иронически посмотрел на подчиненного

— Ты шутишь? В город вошли армейские части, на улицах жандармерия, всё, что можно перекрыть перекрыто, документы на каждом шагу проверяют. Я вчера был у исламского центра — там не припарковаться в радиусе полукилометра, даже урны вывезли. Я удивлюсь, если достигнет хоть один. Вопрос в другом. Ты уверен, что сработает?

— Уверен. Три независимые системы, каждая со своим инициирующим механизмом и своими детонаторами. Плюс датчик на свет — откроешь кузов и бабах. Сразу. Последняя система — замаскированный в одном из брусков взрывчатки таймер, даже если они каким то чудом обезвредят остальные, через полтора часа все равно рванет. И если одна из машин рванет — она подает сигнал остальным и через десять минут рванут все остальные, где бы они не находились. Нет, рванет — гарантирую.

— Тогда давай поторапливаться. Впереди куча дел.



среда, 29 сентября 2010 г.

Монтаж. Фабула и сюжет / Дмитрий Долинин

Дмитрий Долинин

Говорят, что монтаж принадлежит только кино. Это не совсем так. Просто то, что существовало как прием и прежде, в иных искусствах, до появления кино и открытия специфического киномонтажа, так не называли. Наверное, можно условно предположить, что роман, новелла, драма, киносценарий пересказывают каждый раз некую подлинную жизненную историю, и при чуть более внимательном рассмотрении обнаружить, что авторы никогда не воспроизводят непрерывный поток жизни. Они что-то описывают последовательно, а что-то из того, что наверняка существовало бы в действительности, пропускают, что-то рисуют подробно, а что-то бегло, то и дело меняя темп повествования. Иногда на целой странице прозы разыгрывается короткий разговор, в жизни занявший бы всего минуту времени, а иногда вдруг в нескольких строчках пролетает сразу много лет. Словом, рассказ ведется прерывисто, пунктирно, он всегда полон опущений и смен скорости повествования.

Фабула — это та самая (якобы подлинная) история, которая пересказывается сюжетом. Сюжет — подбор и спайка тех событий из этой истории, которые нужны для изложения фабулы, выбор того, что может и должно быть опущено, нахождение темпа рассказа в тот или иной его момент. Сюжет — монтажная схема произведения, он управляет скоростью течения времени. (Понятия «фабула» и «сюжет» относятся к теории литературы. Теоретики до сих пор не договорились между собой о значении этих терминов и иногда применяют их в обратных значениях.) Сходный принцип можно увидеть в строении и музыкального произведения, и театральной постановки, и даже многоплановой и многофигурной станковой картины, когда живописец определенными приемами композиции задает глазу зрителя скорость и последовательность разглядывания. Такова же и функция монтажа внутри кинофильма — соединение, нахождение последовательности крупных кусков вслед за скоростью течения времени в рассказе (ритмом), сложение сюжета. Соединяя куски друг с другом, находя необходимые места для пропуска событий и, следовательно, достаточно резко и неожиданно сталкивая друг с другом другие куски, замедляя или убыстряя темп рассказа, мы управляем напряжением внимания зрителя, не позволяем ему расслабиться и заскучать на просмотре.

«В огне брода нет», режиссер Г. Панфилов

Километры пленки, на которой напечатан фильм, — полутора-двухчасовая партитура будущих зрительских волнений, веселья или скуки. Принципы внутреннего устройства фильма сродни устройству крупного музыкального произведения. Главный из них — протяженность и ограниченность того и другого во времени и, соответственно, расчет временного распределения эмоциональных напряжений и спадов. Правильно устроенный фильм точно управляет потоком времени.

Музыку и кино роднит также существование и переплетение нескольких тем, мелодий, каждая из которых требует своего точно угаданного по ритму чередования во временном пространстве. Эпизоды, из которых монтируется фильм, должны так же, как кадры внутри эпизода, складываться в некое музыкальное гармоничное единство. Музыкальность эпизода возникает из точно угаданных крупности и длительности каждого плана, их точного по ритму соединения, точного чередования статики и движения.


среда, 22 сентября 2010 г.

2 / Дмитрий Емец

Мы замерли на пороге. В шаге от нас начиналась жидкая трясина. Она булькала, пузырилась, кипела. На дне трясины копошился кто-то темный и страшный. Рассмотреть его было нельзя – лишь изредка на поверхности показывалась зубчатая спина и круглая страшная голова.

– Спорю, что это не палец, который мы ищем. Уж очень он неприятный, – поморщилась Настя.

– А ты думаешь, отрубленный палец будет приятный? – спросил я.

Девочка неопределенно передернула плечами, из чего я заключил, что до сих пор это не служило предметом ее размышлений.

– Нет, но все-таки... не такой же противный, – забормотала она.

Лезть в трясину ни я, ни Настя, разумеется, не собирались. Даже несмотря на то, что некоторые доктора находят грязевые ванны полезными. Я прижал ухо к двери. Снаружи все было как будто тихо. Толстяк в шляпе и мертвец без головы уже промчались.

– Рискнем высунуться? – предложил я.

– А эти?

– Этих не слышно. Наверное, они убежали.

– Или притаились! Мы выскочим, а они тут как тут. Милашка в шляпе и другой милашка, не только без шляпы, но и вовсе без головы, – уточнила она.

Трясина забурлила сильнее. Кажется, обитавшее в ней чудовище, привлеченное нашими голосами, вздумало вылезти и полюбопытствовать, кто явился к нему в гости.

– Так и быть, остаемся. Ты меня убедила, – сказал я.

– Ну уж нет! Оставайся сам, если хочешь, а я пошла! – торопливо выпалила Настя и, оглядываясь на трясину, выскочила в коридор.

Безголовый мертвец куда-то умчался, зато оживший толстяк в шляпе был тут как тут. Он занимался тем, что с пыхтением стаскивал с постамента ближайшую мраморную статую. Видно, намеревался встать вместо нее и подкарауливать, пока мы покажемся из комнаты.

Наше столь быстрое появление оказалось для него неожиданностью. Каменный толстяк стал, сопя, поворачиваться. Не дожидаясь, пока он повернется окончательно, мы распахнули следующую дверь.